Поэмы 1907-1921 годов - Страница 8

К оглавлению

Какой-то экс-министр смиренно

Здесь исповедовал грехи.

И ректор университета

Бывал ботаник здесь Бекетов,

И многие профессора,

И слуги кисти и пера,

И также — слуги царской власти,

И недруги ее отчасти,

Ну, словом, можно встретить здесь

Различных состояний смесь.

В салоне этом без утайки,

Под обаянием хозяйки,

Славянофил и либерал

Взаимно руку пожимал

(Как, впрочем, водится издавна

У нас, в России православной:

Всем, слава богу, руку жмут).

И всех — не столько разговором,

Сколь оживленностью и взором,—

Хозяйка в несколько минут

К себе привлечь могла на диво.

Она, действительно, слыла

Обворожительно-красивой,

И вместе — добрая была.

Кто с Анной Павловной был связан, —

Всяк помянет ее добром

(Пока еще молчать обязан

Язык писателя о том).

Вмещал немало молодежи

Ее общественный салон:

Иные — в убежденьях схожи,

Тот — попросту в нее влюблен,

Иной — с конспиративным делим…

И всем нужна она была,

Все приходили к ней, — и смело

Она участие брала

Во всех вопросах без изъятья,

Как и в опасных предприятьях…

К ней также из семьи моей

Всех трех возили дочерей.

Средь пожилых людей и чинных,

Среди зеленых и невинных —

В салоне Вревской был как свой

Один ученый молодой.

Непринужденный гость, привычный —

Он был со многими на «ты».

Его отмечены черты

Печатью не совсем обычной.

Раз (он гостиной проходил)

Его заметил Достоевский.

«Кто сей красавец? — он спросил

Негромко, наклонившись к Вревской: —

Похож на Байрона». — Словцо

Крылатое все подхватили,

И все на новое лицо

Свое вниманье обратили.

На сей раз милостив был свет,

Обыкновенно — столь упрямый;

«Красив, умен», — твердили дамы,

Мужчины морщились: «поэт»…

Но если морщатся мужчины,

Должно быть, зависть их берет…

А чувств прекрасной половины

Никто, сам черт, не разберет…

И дамы были в восхищеньи:

«Он — Байрон, значит — демон…» — Что ж?

Он впрямь был с гордым лордом схож

Лица надменным выраженьем

И чем-то, что хочу назвать

Тяжелым пламенем печали…

(Вообще, в нем странность замечали —

И всем хотелось замечать.)

Пожалуй, не было, к несчастью,

В нем только воли этой… Он

Одной какой-то тайной страстью,

Должно быть, с лордом был сравнен:

Потомок поздний поколений,

В которых жил мятежный пыл

Нечеловеческих стремлений, —

На Байрона он походил,

Как брат болезненный на брата

Здорового порой похож:

Тот самый отсвет красноватый,

И выраженье власти то ж,

И то же порыванье к бездне.

Но — тайно околдован дух

Усталым холодом болезни,

И пламень действенный потух,

И воли бешеной усилья

Отягчены сознаньем.

Так

Вращает хищник мутный зрак,

Больные расправляя крылья.

«Как интересен, как умен»,—

За общим хором повторяет

Меньшая дочь. И уступает

Отец. И в дом к ним приглашен

Наш новоявленный Байрон.

И приглашенье принимает.

В семействе принят, как родной,

Красивый юноша. Вначале

В старинном доме над Невой

Его, как гостя, привечали,

Но скоро стариков привлек

Его дворянский склад старинный,

Обычай вежливый и чинный:

Хотя свободен и широк

Был новый лорд в своих воззреньях,

Но вежливость он соблюдал

И дамам ручки целовал

Он без малейшего презренья.

Его блестящему уму

Противоречия прощали,

Противоречий этих тьму

По доброте не замечали,

Их затмевал таланта блеск,

В глазах какое-то горенье…

(Ты слышишь сбитых крыльев треск?—

То хищник напрягает зренье…)

С людьми его еще тогда

Улыбка юности роднила,

Еще в те ранние года

Играть легко и можно было…

Он тьмы своей не ведал сам…

Он в доме запросто обедал

И часто всех по вечерам

Живой и пламенной беседой

Пленял. (Хоть он юристом был,

Но поэтическим примером

Не брезговал: Констан дружил

В нем с Пушкиным, и Штейн — с Флобером)

Свобода, право, идеал —.

Всё было для него не шуткой,

Ему лишь было втайне жутко:

Он, утверждая, отрицал

И утверждал он, отрицая.

(Всё б—в крайностях бродить уму,

А середина золотая

Всё не давалася ему!)

Он ненавистное — любовью

Искал порою окружить,

Как будто труп хотел налить

Живой, играющею кровью…

«Талант» — твердили все вокруг,—

Но, не гордясь (не уступая),

Он странно омрачался вдруг…

Душа больная, но младая,

Страшась себя (она права),

Искала утешенья: чужды

Ей становились все слова…

(О, пыль словесная! Что нужды

В тебе? — Утешишь ты едва ль,

Едва ли разрешишь ты муки!) —

И на покорную рояль

Властительно ложились руки,

Срывая звуки, как цветы,

Безумно, дерзостно и смело,

Как женских тряпок лоскуты

С готового отдаться тела…

Прядь упадала на чело…

Он сотрясался в тайной дрожи…

(Всё, всё — как в час, когда на ложе

Двоих желание сплело…)

И там — за бурей музыкальной —

Вдруг возникал (как и тогда)

Какой-то образ — грустный, дальный,

Непостижимый никогда…

И крылья белые в лазури,

И неземная тишина…

Но эта тихая струна

Тонула в музыкальной буре…